В первое воскресенье апреля страна традиционно отметила День Геолога. Новые реалии наложили на праздник свой отпечаток. Так, например, известный российский ученый, поэт, основоположник российской морской океанологии, а по совместительству – основоположник российской авторской песни АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ отметил День геолога масштабной онлайн-конференцией. Он собрал перед компьютерами друзей со всего света: по беглым подсчетам,  в конференции приняли участие порядка ста пятидесяти человек из разных уголков мира. Наш обозреватель Елена Булова до начала трансляции задала автору несколько вопросов. 

– Александр Моисеевич, чем вы сегодня занимаетесь? Не давит ли на вас – человека деятельного, привыкшего находиться в пути,  вынужденная ситуация самоизоляции?

– Я долго плавал на всяких судах, погружался в воды океана, жил в палатках. Этот процесс всегда сопровождался длительным пребыванием в разного рода замкнутых, небольших по площади  пространствах. У меня богатый опыт самоизоляции. Чем я занимаюсь сегодня? В эти дни мы вместе с режиссером Натальей Касперович монтируем новый документальный фильм. Буквально сегодня  закончил писать научную статью, я ведь еще в некоем смысле и наукой занимаюсь. Кроме того, в эти дни написал несколько стихов. Один из них – о Пандемии. 

– Мы можем их напечатать у себя на портале «Мой дом Москва»?

– Пожалуйста. Буду рад. 

«ПАНДЕМИЯ. 

…Нам сейчас не собраться вместе,

Интернет заменил перо.

Мы читаем сегодня вести,

Словно сводки Информбюро.

Отступленье трубят, отступленье.

Умножается список потерь,

Где военное поколенье

На переднем краю теперь.

Вымирают поодиночке

Пережившие те года.

Наши дочери и сыночки,

Ваша нынче пришла страда.

Фронтовая повсюду зона.

Напрягайте свои умы.

И держите вы оборону,

Как держали когда-то мы.

Пусть судьба нас бедою дразнит,

Как и в тот невесёлый год, –

И на нашу улицу праздник

Обязательно вновь придёт!»

      (26.03.2020)

– Эти стихи напомнили, что вы ребенком пережили блокаду …. 

–  В блокадном Ленинграде мы с мамой были до апреля 1942 года, когда меня вместе с другими детьми вывезли по Ладоге на грузовиках. Первый год блокады был самый тяжелый. Дом наш сгорел еще в феврале 1942 года: этажом выше умерла соседка, не сумев погасить буржуйку. Тушить не было сил, мы просто ушли жить в другой дом. На 7-й линии, где стоял дом, раньше был бульвар. На нем вырубили на  дрова все деревья. Потом пропали собаки, кошки, голуби – их съели. Затем мама перестала меня выпускать на улицу: прошли слухи (которые, к сожалению, подтвердились), что маленьких детей убивают и продают на Андреевском рынке как телятину. Людоедство, к сожалению, имело место, хоть его и замалчивали. Ко мне случайно попал дневник десятиклассника Коли Ремидовского, умершего в 42-м, похороненного на Пискаревском кладбище. Он пишет о том, что самое страшное – не бомбежки и голод, а то, что люди изменились. Были добрые, а стали злые, жестокие…

В апреле 1942 года нас вывезли по подтаявшему льду Ладоги. Чтобы не привлекать внимание немецкой авиации, ехали мы рано утром, сидели в кузове, под брезентом… было холодно, страшно, и потом еще год я болея дистрофией, не ходил в школу.

– Вы говорите, что самое страшное было, что люди изменились. Но не все. Два года назад я получила после своей публикации о вашем творчестве письмо, в котором одна женщина вспоминает, как будучи ребенком, ее вместе с вами вывозил по льду Ладожского озера тот  грузовик. Она на всю жизнь запомнила не бомбежки, а то, что «добрый мальчик Сашенька (Городницкий)» отдал ей свои варежки, «потому что ручки мои совсем заледенели». 

– А я-то как раз совсем не помню этого момента, и девочку не помню. Но тот наш путь хорошо запомнил. Я потом об этом написал.

Водитель, который меня через Ладогу вез,
С другими детьми, истощавшими за зиму эту.
На память о нем ни одной не осталось приметы.
Высок или нет он, курчав или светловолос.

Связать не могу я обрывки из тех кинолент,
Что в память вместило моё восьмилетнее сердце:
Лишенный тепла, на ветру задубевший брезент,
Трёхтонки поношенной настежь раскрытая дверца.

Глухими ударами била в колёса вода,
Гремели разрывы, калеча усталые уши.
Вращая баранку, он правил упорно туда,
Где старая церковь белела на краешке суши.

Он в братской могиле лежит, заметённой пургой,
В других растворив своей жизни недолгий остаток.
Ему говорю я: «Спасибо тебе, дорогой,
За то, что вчера разменял я девятый десяток».

Сдержать не могу я непрошеных старческих слёз,
Лишь только заслышу весенние трели капели,
Водитель, который меня через Ладогу вёз,
Чтоб долгую жизнь подарить мне в далеком апреле.

Вообще, вся моя долгая жизнь – смесь трагического и  смешного. И очень многое в моей жизни произошло по воле случая.

 – Вы  совершенно серьезно утверждаете, что случайно оказались в горном институте. Что  лучайно открыли медно-рудное месторождение на Игарке. Что случайно написал хит «Атланты держат небо на каменных руках». При этом вы, доктор геолого-минералогических наук, профессор и  главный научный сотрудник института океанологии РАН, совершенно случайно, умалчиваете, что являетесь ученым-геофизиком с мировым именем… 

– Когда я окончил школу, то подал документы не в Горный институт, а в высшее военно-морское училище. Отец очень надеялся, что меня не возьмут. Но когда выяснилось, что, кажется, все-таки  меня берут, то он целую ночь отговаривал от военной службы. Вот когда я подал документы в Горный, хотя ничего до сих пор не понимаю в минералогии. Я выбирал не специальность, а образ жизни – нечто мужское и  героическое! И стал геофизиком и геологом. 

– И куда вас закинула кочевая геологическая жизнь?

 – Для начала в Енисейскую экспедицию. Я мечтал искать уран, а в тех местах, естественно ураном не пахло. Поэтому начальник экспедиции, работавшей в районе Игарки и Норильска, первым делом спросил: «Молоток и компас держать умеешь? Вперед – на геосъемку!» За полтора года я научился с уважением относиться к тому, что вижу сам,  к веществу, которое ощущаю собственными руками, и подвергать сомнению чужие отчеты. 

– Ценный урок во всех смыслах… Ну, а месторождение-то как нашли?

– В 1962 году, свято веря в методы учебников, весьма далекие от совершенства, я по данным электроразведки, недалеко от Игарки, на реке Сухарихе задал буровую, которая на глубине 50 метров нашла медное оруденение. Так, я стал одним из первооткрывателей игарского медно-рудного поля. Дуракам – счастье! Сейчас бы я этого в жизни не сделал. 

Как-то сомнительно звучит… особенно если учесть, что едва в стране начали формироваться отряды морской геофизики на кораблях, вы сразу же бросились в новое приключение… Или вы не понимали на что подписываетесь?

–  Никто ведь не знал, что это такое. Нашу группу взяли на военно-гидрографические суда, работавшие в Северной Атлантике. Я оказался на великолепном паруснике «Крузенштерне», который долго стоял без движения на Неве, но потом его команду обучили и сделали из него океанографическое судно. 

– «И тесны домашние стены, и душен домашний покой, когда паруса “Крузенштерна” шумят над моей головой»…

– Ощущения действительно  были замечательные, они, кстати, описаны в моей книге «Атланты держат небо». А институт наш преобразовали в Институт морской геологии и геофизики. Передо мной открылась дорога в океан. Вот так мы стали первопроходцами. В 1972 году, переехав в Москву, я оказался в институте Океанологии Российской  Академии Наук, где я работаю до сих пор. Я плавал по миру более тридцати лет, на разных кораблях. Последние сорок лет руководил Лабораторией  геомагнитных исследований мирового океана Института океанологии.

– Не страшно?

– Во время погружений человека охватывает такая эйфория, что страх полностью отступает. 

– Как появились на свет песни «На материк, на Магадан», «Кожаные куртки», «Над Канадой», которые  поют не только геологи, но все, кто когда-либо надевал на плечи рюкзак ? 

– На крайнем севере я услышал песни, которые пели зэки. Это – великие песни. В подражание им я и написал «На материк, на Магадан ушел последний караван». Но это ведь не песня, на «геологоразведке» музыке не учат. Юмор – в том, что у меня есть толстенное издание моих песен с нотными строчками, которые я сам-то и  прочитать не могу: совершенно музыкально безграмотен.

 – Ну, а легендарные «Атланты», при исполнении которых зал на ваших  концертах встает, как родились они?

– В Северной Атлантике в 1963-м на борту «Крузенштерна» я  написал стихи, которые потом пошел выкидывать за борт: мне казалось, они явно не получились. Но идя по трапу, стал мычать что-то себе под нос. Вот так родились «Атланты». Я же вам правду говорю: у меня все в жизни многое получается случайно. 

– У вас есть замечательные стихи «Выключи свой компьютер и перезагрузи». Что в собственной жизни не хочется перезагружать?

– Я иногда ночами просыпаюсь от ощущения, что по брезентовой палатке стучит дождик, и надо идти в маршрут. Мне снится крик пролетающей птицы. Я порой размахиваю руками, чтобы отогнать комаров, а стакан с чаем на край стола ставлю особым образом, чтобы при качке не упал. Спохватываюсь потом, конечно. Вот это перезагрузке уже не поддается. Да и надо ли? 

Елена Булова

Фото из открытых источников.

Александр Прошкин: – И эпоха, и девушки были неординарные

Тимур Бекмамбетов: Мы снимаем фильм про войну, слушая по новостям практически военные сводки о коронавирусе

Завтра, 4 апреля, в 18.00 известный режиссер и писатель Владимир Алеников, «папа» историй о Петрове и Васечкине, автор фильмов «Биндюжник и Король», «Улыбка Бога, или Чисто одесская история», «Война Принцессы», «Короли российского сыска», «Странники терпенья», в прямом эфире @MDK.INSTA расскажет о своих новых романах. Наш обозреватель Елена Булова беседует с режиссером.

– Владимир Михайлович, разговор о новых романах отложим на завтра. А чем вы занимаетесь сегодня в условиях самоизоляции?
– Кастинг фильма провожу. К съемкам готовимся.

– И про что будет новый фильм?

– Про хоккейную команду «Локомотив». Картина «Только ЛОКО!» посвящена памяти прекрасной, всеми любимой, трагически погибшей в 2011 году хоккейной команде «Локомотив».

– Вскоре на российские экраны выйдет картина по вашему роману «Странники терпенья». Мне кажется, что этот фильм в какой-то степени продолжает тему вашего сериала«Любовь Великих» – о гениях, которыми люди восхищаются уже не одно столетие, поступки которых часто имеют ничего общего с моралью.
– Герой «Странников терпенья» Андрей Берг – знаменитый фотограф, тоже в известном смысле творец – его, кстати, замечательно играет Константин Лавроненко. Берг готовится к самой важной выставке в своей жизни и переживает творческий кризис. Ему необходимо удивлять, поражать публику. В качестве модели Андрей приглашает случайно встреченную им очень молоденькую привлекательную девушку – глухонемую провинциальную актрису. Ее блестяще сыграла молодая польская актриса Майя Сопа. Одержимый поиском идеального кадра, Андрей постоянно продлевает фотосессию. И скоро девушка понимает, что стала заложницей творческих амбиций художника. Наметившаяся романтическая история переходит в психологический триллер, крайне напряженный.

– Я просмотрела отзывы. Многие пишут, что этот роман читается на одном дыхании, захватывает и что оторваться невозможно, пока не перевернешь последнюю страницу.
– Картина, надеюсь, тоже держит зрителей в неменьшем напряжении. Это настоящий триллер, речь в котором идет о том, как далеко художник может зайти в своем желании создать шедевр, и где та грань, которую он не должен переходить. Иначе говоря, совместимы ли гений и злодейство.

– По вашим наблюдениям, гений и злодейство совместимы?
– Александр Сергеевич, как мы знаем, считал, что это «две вещи несовместные». Но по моему опыту и наблюдениям – еще как совместимы.

– Мы знаем вас еще и как интересного театрального режиссера. В афише Музыкального театра имени К. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко с вашей легкой руки появилось название оперы «Фрау Шиндлер» американского композитора Томаса Морса. Что вас подвигло на эту работу?
– Не часто композиторы, создавая оперы, ищут вдохновения в художественных фильмах. Но с Томасом Морсом так и произошло: увидев знаменитый фильм Спилберга «Список Шиндлера» об Оскаре Шиндлере, немецком промышленнике, спасшем 1200 евреев во время Холокоста,он всерьез заинтересовался этой темой и потратил десять лет на ее изучение и работу над оперой. В отличие от фильма это история жены Оскара Шиндлера–Эмили. Опера восстанавливает историческую справедливость, потому что про Эмили Шиндлер долгие годы никто не знал,она, по сути,выпала из великого фильма Спилберга. Эмили жила в Аргентине, где Оскар бросил ее в нищете и безвестности, и только в самом конце жизни, когда ей было уже почти 90, о ней вспомнили. Израиль объявил ее Праведницей мира, также, как и Оскара почти за три десятилетия до этого, а Аргентина присвоила ей звание почетной гражданки страны. А ведь без Эмили, без ее денег, активности, добросердечия, без ее усилий ничего бы не произошло, никакого спасения евреев.
Кроме исторических событий, опера «Фрау Шиндлер» — это еще и необычная история любви, также, как и «Странники терпенья». Ведь Эмили любила своего Оскара до конца дней, несмотря на все его бесконечные измены и предательство. Эпиграф к нашему спектаклю – цитата из самой Эмили: «У каждой любви есть свой вкус. Вкус моей любви всегда был горек». Я вообще всю жизнь рассказываю истории любви, истории яркие, порой невероятные.
Раз уж заговорили о театре, у меня прошли новые премьеры в Российском академическом драматическом театре имени Волкова в Ярославле–там я стал режиссером двух своих пьес. Это идущая с неизменным успехом комедия «Девушка для прощаний», где Егор Дружинин, с которым мы дружим и сотрудничаем,поставил музыкальные хореографические номера. И совсем недавняя премьера – весьма необычный спектакль «Пушкиниана. Любовь и карты» с Любовью Казарновской в главной роли. Я соединил там оперу и драму, «Евгения Онегина» и»Пиковую даму», кино и театр. Этот спектакль также любим зрителями.

– Вы умалчиваете о самой необычной премьере сезона – «Русалочке» в океанариуме…
– Я действительно поставил шоу-спектакль «Русалочка» по мотивам знаменитой сказки Андерсена. И там принимают участие не только актеры, но и потрясающие животные – моржи, дельфины, киты, тюлени. Это весьма необычное и впечатляющее зрелище.

-В нынешнем году страна отмечает 75-летие Победы. Все кинулись снимать военное кино. У вас есть хороший военный роман про подруг, оказавшихся на оккупированной территории, одна из которых стала переводчицей в немецкой комендатуре, а вторая устроилась медсестрой в госпиталь. Не собираетесь снять кино?
– Роман называется «Звезда упала», он недавно был переиздан и будет переиздан вновь, поскольку пользуется большой популярностью. Он охватывает период с 1941 по 1947 год. Это такой своеобразный «слезоточивый газ»: женщины рыдают, когда его читают. По роману, разумеется, написан сценарий. Но пока он лежит, никто не обращался.

– А как вы оцениваете то, что сегодня происходит на современном российском экране?
– Появляются новые яркие имена. Например, первая картина Кантемира Балагова «Теснота» была очень талантливая. В «Дылде» планка еще выше, на мой взгляд. Что касается других военных картин, которые я видел, то это не совсем мое кино. Современное военное кино и кино вообще стало больше аттракционным, причем во всем мире, не только в России. Основные фильмы в кинотеатрах – это, как мы знаем, экранизации комиксов. Настоящее кино, то есть кино как искусство, из кинотеатров постепенно перекочевывает в сериалы, которые становятся все интереснее. А теперь еще оно переезжает и на стриминговые платформы. Там появляются очень интересные работы. Думаю, что будущее кино – за этим. Так что это почти чудо, что нашу картину «Странники терпенья» взяли в широкий прокат.

– Владимир Михайлович, вы снимали свои фильмы в том числе и на улицах Москвы. Сильно столица изменилась за последние годы с точки зрения режиссера?
– Сильно, конечно. Когда в 1973 году я снимал свой первый фильм «Сад», Москва была совершенно другой. Да и во времена моего сериала «Короли российского сыска», который в девяностых тоже снимался на московских улицах, еще можно было найти места, что при небольшом декорировании выглядели бы как пару веков назад. Сейчас это почти невозможно. Года три назад я снимал короткометражный фильм «Кино как попытка сближения», фильм, посвященный Чарли Чаплину, и тоже на улицах столицы. Ничего похожего на прежние времена! Снимали мы в центре – в районе Новослободской и кинотеатра «Мир искусства», в котором наши герои как раз смотрят чаплиновские «Огни большого города». Это оказалось очень не просто. Но сейчас в Москве появилась кинокомиссия, это крайне важно. Думаю, что если бюджет достаточный, то вполне можно со всеми договориться и снимать в комфортных условиях.

Елена Булова.

Противовирусная программа режиссера Андрея Могучего: Давайте сыграем в эту игру!

Алла Сурикова: Рецепт – пятьдесят граммов черного хлеба и чего-нибудь смешного

Сегодня в 16.00 Святейший Владыка Патриарх Кирилл объезд вокруг города Москвы с иконой Божией Матери «Умиление», перед которой молился преподобный Серафим Саровский, и прибудет со святыней в Богоявленский Елоховский кафедральный собор, где в 18.00 начнется утреня праздника Похвалы Пресвятой Богородицы. Об этом сообщает Пресс-служба Московской Патриархии.

В канун праздника Похвалы Божией Матери (Субботы Акафиста), Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершит принесение иконы Божией Матери «Умиление» с места ее пребывания в крестовом Владимирском храме Патриаршей резиденции в Чистом переулке в Богоявленский кафедральный собор в Елохове г. Москвы.
Прямую трансляцию принесения иконы «Умиление» и богослужения будут вести телеканалы «Спас», «Союз» и официальный сайт Русской Православной Церкви Патриархия.ru.
Святейший Патриарх обращается с призывом к верующим, пребывая в домах, совместно помолиться, начав чтение акафиста Пресвятой Богородице с прибавлением молитвы об избавлении от вредоносного поветрия — коронавирусной инфекции — с 16.00 по московскому времени в пятницу, 3 апреля 2020 года.
Икона Божией Матери «Умиление» — келейный образ преподобного Серафима Саровского. Икона была обретена преподобным Серафимом в саровских лесах. Он называл ее «Радостью всех радостей». Чудотворный образ находился в его монастырской келье, именно перед этой иконой святой отошел ко Господу 2 (14) января 1833 года.
В письменных воспоминаниях современников святого Серафима образ упоминается в описаниях последнего периода его жизни, когда, выйдя в 1815 году из затвора, он стал принимать в своей келье всех искавших беседы и поучения. После совместной покаянной молитвы и благословения, святой Серафим обыкновенно крестообразно помазывал чело пришедшего елеем из лампады, горевшей перед келейной иконой.
После кончины преподобного Серафима икона «Умиление» была передана в Дивеевский женский монастырь, чудотворный образ стал главной святыней обители. Для поклонения этой иконе верующие в XIX веке преодолевали пешком сотни и тысячи километров.
В 1927 году Дивеевский монастырь был закрыт, но святой образ удалось тайно вывезти, в течение десятилетий его хранили благочестивые люди. В июне 1991 года икона была передана Святейшему Патриарху Алексию II. В наше время она постоянно находится в Патриаршей рабочей резиденции в Чистом переулке. Один раз в год — к празднику Похвалы Пресвятой Богородицы (празднуется в 5-ю субботу Великого поста) — Серафимо-Дивеевскую икону «Умиление» выносят для всеобщего поклонения в Елоховский Богоявленский кафедральный собор г. Москвы.
Все верные призываются на молитву со Святейшим Патриархом в своих домах во время объезда Его Святейшеством Москвы с иконой Божией Матери «Умиление».

Елена Булова, по данным пресс-службы Московской Патриархии.

Фото из открытых источников.

Евгений Герчаков: Сила духа русского человека побеждала во всех катаклизмах и сейчас должна победить

Гарик Сукачев: «Моя бабушка моет руки, руки моет бабушка моя!»

Невероятно, но факт: впервые в истории сбор труппы легендарного театра БДТ в Санкт-Петербурге состоялся виртуально. Причем, явка была полная: в виртуальном пространстве собралось 97 человек.

Художественный руководитель театра Андрей Могучий поприветствовал своих артистов и сотрудников и объявил о том, как будет жить БДТ во время режима полной изоляции, объявленного в Санкт-Петербурге из-за угрозы пандемии.
– Я очень надеюсь, – сказал Андрей Могучий, – что все это продлится не так уж долго и мы встретимся в реальности в нашем театре уже скоро. Но сейчас я решил, что будет правильным организовать жизнь театра в виртуальном пространстве. Попробуем использовать во благо этот непростой период нашей жизни, извлечь из него максимальную художественную пользу. Я думаю, что главное сейчас — не впадать в крайности. С одной стороны — соблюдать все, что говорят врачи, с другой — не паниковать и держаться середины. Сейчас главное — постараться максимально беречь себя и своих близких.
Режиссер рассказал, что наперекор злобному вирусу БДТ продолжит обеспечивать свою жизнедеятельность, но, конечно, с поправкой на действительность.

– Творческая жизнь театра, – убежден Андрей Могучий, – не должна затихать, мы возвращаемся в рабочий режим и активно готовим новые проекты, запуск которых состоится на специальном портале уже в начале апреля. Радиоспектакли, постановки, созданные специально для интернета, стримы, онлайн-встречи с артистами, фотовыставки, проекты для детей, архивные спектакли Товстоногова, виртуальный буфет, где можно будет собираться вместе, и многое другое. Сейчас мы тестируем жизнеспособность этой истории, поэтому приветствуются все инициативы. Почему это важно и необходимо? Мы разобщены. А профессия наша коллективная и не терпит разобщения. Давайте попробуем продолжить жить и работать, не терять друг друга, не терять зрителя. Давайте сыграем в эту игру!

Елена Булова.

Алла Сурикова: Рецепт – пятьдесят граммов черного хлеба и чего-нибудь смешного

Аркадий Инин: Встречаю первое апреля с безумной надеждой, что все это – первоапрельский розыгрыш

1 апреля страна традиционно празднует День смеха, и никакой коронавирус не способен этому помешать. Народное творчество особо остро проявляется в такие критические для страны моменты, какой мы переживаем сегодня. И результаты этого творчества распространяются в Сети с неменьшей скоростью, чем любой вирус. Об этом мы беседуем с народной артисткой России, кинорежиссером-комедиографом Аллой Суриковой.

– Алла Ильинична, 1 апреля мы традиционно празднуем День смеха. Ситуация за окном непростая, порой пугающая, а социальные сети переполнены всевозможными комиксами и ироничными видео, связанными с коронавирусом. Как вы это объясняете?
– Юмор – качество, которое ярче всего определяет нашу страну. Еще во времена существования СССР Михаил Жванецкий изрек: «Наши беды непереводимы». Мы понимаем, о чем идет речь, и продолжаем смеяться. Смеяться прежде всего над самими собой. Наша «загадочная русская душа» каждый раз создает совершенно уникальные проблемы, а наш юмор при этом остается суверенным и суверенно-самоварным.

– Самим себе создавать проблемы – это святое! Вон дама умудрилась с подтвержденным диагнозом коронавируса из Коммунарки сбежать. Ее суверенно-самоварным юмором, видимо, уже занялись соответствующие инстанции. Но как вы объясняете, почему мы реагируем на это не только возмущением, но и потоком всевозможных шуточек, комиксов?
– Тому есть вполне биологическая причина. Именно смех, как считают ученые, помогает нам жить и оставаться здоровыми: легкие смеющегося человека обогащаются дополнительным кислородом, а это стимулирует наши жизненные процессы. Вы наверняка замечали, как быстро около человека, рассказывающего байки, собирается большой кружок слушателей. Народ интуитивно хочет оздоровиться. Я даже в свое время проводила в Общественной палате заседание на тему «Улыбнись, Россия!» – как национальная идея». Потому что иных, столь же внятных идей я на тот момент не видела. Вот и американский президент Франклин Рузвельт призывал свой народ во времена Великой депрессии: «Смейтесь, черт вас возьми!» И Чарли Чаплин утверждал, что жизнь вовсе «не чередование похорон». Смех лечит!

– И у вас есть реальные примеры того, что смех действительно лечит?
– И не один. Потому я и занялась комедией. Мои детские годы ведь пришлись на послевоенное время. Эпицентром семьи, в которой я выросла, была бабушка. Все мы ее любовно называли за умную и светлую голову «Карл Маркс», хотя основным «капиталом» бабушки были потрясающие драники и бесконечная доброта. Однажды бабушка серьезно заболела. Заслуженный доктор Примак вынес свой вердикт: «Пятьдесят грамм черного хлеба и чего-нибудь смешного». Мы все активно бросились лечить любимую бабушку, бесконечно рассказывая ей анекдоты, приплясывая перед ее кроватью с прибаутками «Гоц-гоц-первертоц – бабушка здорова, гоц-гоц–первертоц – кушает компот». Развлекали как могли, и она выздоровела. С тех пор я твердо уверовала: смешное лечит.

– И ушли работать в комедию, которой отдали более сорока лет! Как считаете, российская комедия сегодня существует?
– Не просто существует, она прекрасно существует! Мы в течение многих лет проводим Открытый российский фестиваль кинокомедии «Улыбнись, Россия!». И если поначалу, в девяностых годах, когда единое пространство советского кино развалилось, нам было сложно найти хотя бы несколько фильмов, где зритель мог хотя бы улыбнуться, то сейчас отбор в конкурсную программу достаточно жесткий. При том, что мой опыт показывает: заставить зрителей засмеяться гораздо труднее, чем заплакать.
Наша российская комедия действительно меняется: она с годами позволяет себе больше, чем могла позволить раньше. И мы имеем замечательную возможность наблюдать это на нашем фестивале, наблюдать ее новые особенности, детали, то, как и чему зритель пытается улыбаться. Залы всегда переполнены. За два десятилетия перед нами прошло огромное количество замечательных, профессиональных веселых фильмов. Российская комедия не трансформировалась, но в ней прибавилось гротеска, фарса, порой даже черного юмора.

– Да, не случайно на фамильном гербе вашего рода всегда светилась улыбка…
– Так и есть. Мои родители были людьми с потрясающим чувством юмора, особенно папа.Когда я, будучи маленькой девочкой, ревела, отец «врачевал» мои огорчения, устраивая на стене театр теней. Я хорошо запомнила тень Чарли Чаплина, которая у папы великолепно получалась. И то, что именно в эти моменты мои боль и обида куда-то исчезали, улетучивались.Чем бы я потом в жизни ни занималась – работала ли корреспондентом на телевидении, слесарем-сборщиком на заводе, отчищала ли декорации от красок в театре, я все время искала повод посмеяться.Даже когда пришлось вместе со стареньким директором магазинчика наглядных пособий, где я одно время тоже работала, гоняться за бомжеватыми ворами, пытавшимися у нас умыкнуть… глобусы и химикаты.

– Думаю, в тот благословенный момент судьба подарила вам возможность узнать жизнь простого народа изнутри. Не случайно по всем вашим комедиям теперь гуляет парочка бомжей-философов в лице Александра Адабашьяна и Михаила Мишина, пьяные разговоры которых крутятся вокруг вечной темы «художник–свобода-деньги».
– Вы правы. Это тоже те темы, над которыми мы постоянно размышляем и которые становятся поводом для наших острот, народного юмора и кинокомедий.

– Алла Ильинична, а что в итоге определяет кассовый успех комедии? Вот ваш «Человек с бульвара Капуцинов» получил массу наград, в числе которых главный приз кинофестиваля вестернов в Лос-Анджелесе. Вы при жизни умудрились стать классиком…
– Я убедилась, что в процессе создания комедии нет законов. Не случайно в советское время на съемки комедии выдавали пленки в несколько раз больше, чем на картины в других жанрах. То, что смешно на площадке, часто потом на экране – уныло. И никому не известно почему. В черновой сборке фильм может быть очень смешным, но вот его чуть «причесали»и… с водой выплеснули ребенка.

– С вашем будущим мужем вы ведь познакомились именно во время съемок этого фильма?
– Чуть раньше. Это произошло в Болшево, в Доме творчества, где я отдыхала. Алекс решил отправиться вослед за нашей съемочной группой в Крым. Мое сопротивление – а я опасалась, что не смогу уделять ему достаточно времени, – его не испугало. Режиссер ведь во время работы принадлежит всем, являясь каждому матерью, отцом, сватом, братом. Но Алекс настоял и всем нам очень здорово помог. Андрей Миронов даже, бывая у нас в гостях, частенько подшучивал: «Алла Ильинична, если вы не пойдете замуж за Алекса, я сам на нем женюсь».

– Алла Ильинична, а ведь одно время в нашем обществе считалось, что комедия, несмотря на ее сложность, это низкий жанр. Почему так?
– Более того, в советском кино одно время даже существовало выражение, придуманное критикой: «гайдаевщина». Что негласно приравнивалось к понятию «слишком грубая эксцентрика». Но жизнь мудрее нас, она все расставляет по своим местам. Вы попробуйте сегодня так снять, как снимал Гайдай! Это сейчас все додумались, что под Гайдая надо было институты создавать, изучать его метод. Ему памятники надо было воздвигать! А все потому, что профессия режиссера комедийного кино – профессия штучная, элитарная. Кому-то нравятся изысканные комедии Вуди Аллена, кому-то комедии Мела Брукса – режиссера гайдаевского направления. И то и другое, уж поверьте мне, – очень непростое дело!

Елена Булова.

Фото автора.

Аркадий Инин: Встречаю первое апреля с безумной надеждой, что все это – первоапрельский розыгрыш

Гарик Сукачев: «Моя бабушка моет руки, руки моет бабушка моя!»

Автор сорока кинокомедий, тридцати книг юмора, более двухсот теле- и радиопередач, профессор ВГИКа, заслуженный деятель искусств РСФСР Аркадий Инин размышляет о природе юмора в России.

– Аркадий Яковлевич, с каким настроением вы встречаете 1 апреля?

– Ну, с каким настроением я могу его встречать? Только с безумной надеждой, что все, что с нами происходит сегодня – первоапрельский розыгрыш.

– Ситуация с коронавирусом породила в народе огромное количество новых анекдотов. Какой из них пришелся вам по вкусу?

– «Первый человек погиб в России от коронавируса. В гараже на него упал 200-килограммовый стеллаж с гречкой, макаронами и тушенкой».

– Жизнеутверждающе, ничего не скажешь… А ведь сценарист Виктор Мережко назвал вас «социальным утешителем». Многие советские телепередачи – «Вокруг смеха», «От всей души», «А ну-ка, девушки!» – появились с вашей легкой руки. Смотрели мы в те годы и «Кабачок «13 стульев», и КВН. Как считаете, над чем страна смеялась тогда и над чем смеется сегодня?

– Да, в общем, ничего не изменилось. И тогда, и сейчас народ смеется над человеческой глупостью, жадностью, отношениями с властью. В советское время существовала еще и сатира, которая была построена на намеках. Советская цензура оттачивала умы писателей и читателей.  Сегодня о сатире смысла говорить нет. По телевизору прямым текстом сообщается, что данный чиновник – жулик, что губернатор области или мэр какого-то городка – педофил. Когда вся эта информация доступна «с колес», то места для сатиры не остается.

– Но зато остается место для юмора…

– Для юмора место остается. Правда, юмор у нас сегодня опустился ниже пояса. Но связано это вовсе не с тем, что авторы выродились или стали глупее! Чтобы разобраться в юморе выше пояса –  в тонком и интеллигентном, – требуется  время. А в нашей ситуации рынка времени нет ни на что. Раньше мы как работали? С 9 до 18. А потом? А потом, вернувшись домой, собирались на кухне и  критиковали советскую власть. Мы сообща радовались нюансам выступления Аркадия Райкина или Геннадия Хазанова, смаковали эти нюансы! Мы догадывались радостно, что, произнося «сисимасиськи», Леонид Ильич Брежнев имел в виду слово «систематически», а вовсе не то, что вы сейчас подумали.

Но сегодня для всего этого времени нет: мы пашем на нескольких работах, все время спешим куда-то, домой возвращаемся к полуночи. И, уставшие, падаем в кресло перед телевизором в надежде увидеть «что-нибудь по-быстрому и смешное». А «по-быстрому» означает «не напрягая усталые мозги». То есть, чтобы было смешно, нужно, чтобы на экране кто-то спотыкался, падал, с кого-то сваливались штаны. Нынешним сценаристам приходится писать эту белиберду. Ну, или им нужно прощаться с профессией: все остальное «по-быстрому» не воспринимается.

– Но ведь поколение думающих зрителей, смаковавших шутки Жванецкого, никуда не делось?

 –  Прослойка интеллигентных людей, которые ценили шутки Жванецкого, и в советское-то время была достаточно тонка. Она составляла процентов десять от общего числа, а сейчас, наверное, в разы меньше. Но оптимизм вселяет то, что эти истинные ценители подлинного искусства никогда не переведутся. Настоящее искусство не умрет. Что касается сатиры, с которой мы начали беседу… она ведь  существует только в тоталитарном обществе и загибается в свободно-демократическом.

– Ну, тогда да здравствует юмор!

Елена Булова

 Народный артист России Евгений Герчаков считает, что в нынешней ситуации следует сохранять присутствие духа, беречь свое здоровье и здоровье окружающих, а уединение использовать для творческих поисков.

– Евгений Аркадьевич, как вы отнеслись к сегодняшнему введению в Москве и Московской области режима самоизоляции?

– С абсолютным пониманием. Когда-то давно я услышал фразу: мы пережили голод, переживем и изобилие. Я над ней размышлял. Русский человек очень долгое время жил на авось, жил по принципу «как пойдет», мало обращая внимание на собственное здоровье – и физическое, и, что не менее важно, на духовное.  Может быть, наконец, в нашем сознании что-то теперь изменится. По крайней мере, у нас появилось время остановиться и подумать. Мы видим то, что переживает мир. Мы видим, как разваливаются страны и объединения.  Видим, кто есть кто на самом деле в этом мире. Многие считают, что мы стоим на грани катастрофы. Но я прожил долгую жизнь: мы ведь всегда стояли на гране катастрофы. Теперь она носит бактериологический фактор. Но всегда даже в страшной ситуации, пиковой, краеугольной, нужно искать какой-то выход. Я очень надеюсь, что теперь мы и относиться друг к другу будем по-другому – более внимательно и бережно. Я надеюсь на это. Сила духа русского человека должна победить. Она всегда побеждала во всех катаклизмах, во всех войнах. И сейчас она тоже победит. Это видно уже и по тому, как мы ведем себя в непростой истории по отношению к другим странам. По той помощи, какую мы им оказываем. Я хочу пожелать, чтобы в конце концов все мы были бы здоровы. Чтобы театры заработали, чтобы артисты вернулись на сцену, залы вновь стали полными. А мы бы стали вновь общаться друг с другом, здороваться за руку, как и раньше.

Я никогда не теряю силу духа и даже при этой непростой ситуации, которая сейчас образовалась, работаю как могу. Я пишу песни, а потом выкладываю в интернет. Берегите себя! Внимательно относитесь к себе и своему здоровью. И не забывайте про юмор – без него русский человек давно отбросил бы коньки. Юмор – наше национальное достояние, оружие и защита. Пусть даже и черный.

– Во время Великой Отечественной войны в СССР, чтобы поднять дух народа, снималась комедия «Свинарка и пастух». Вы играете в театре много драматических ролей, но, судя по всему, любимым жанром все же остается комедия?

 – Для человека, который много в жизни переиграл ролей трагических – царя Эдипа, Холстомера, Короля Лира, Парфюмера, комедия, безусловно, желанный гость. Зрители старшего поколения российские комедии очень любят еще со времен «Веселых ребят», они любят комедии Александрова и Пырьева. Следующее поколение обожает комедии Гайдая и Рязанова. Нынешнее любит комедии «Квартета И» или Жоры Крыжовникова. Вот и мы, например, собираемся снимать очередную «Бабушку легкого поведения», потому что две первые картины очень понравились зрителям. Почему российскую комедию любят зрители? Потому что она актуализирует острые темы – тему пенсий, тему разграбления страны олигархами, тему недобросовестности чиновников, тему нашего собственного разгильдяйства. Над всем этим смеялись  еще со времен Салтыкова-Щедрина. Юмор – наше национальное достояние. Вы посмотрите, какое количество юмористических видео и картинок появилось в интернете практически мгновенно в ситуации коронавируса.

– Одна из последних ваших работ в театре – роль Зигмунда Фрейда. Причем вы ведь представляете зрителям всемирно известного психолога с весьма необычной стороны…

– Да, мой Зигмунд Фрейд – шарлатан и клоун, хулиган и провокатор, гений, ведущий откровенные, а порой и шокирующие беседы со своими пациентами, друзьями и врагами.  Но на самом деле это спектакль про несостоявшуюся любовь Зигмунда Фрейда, про его собственные проблемы. Он занимается проблемами других, а у него самого их куча, на этом и построен сюжет.

– А как продвигается ваша работа над новым кинопроектом о жизни Соломона Михоэлса?

– Ищем деньги. Я там выступаю продюсером и собираюсь сыграть Михоэлса, о котором современники мало что знают. Снимать будет замечательный режиссер Владимир Алеников, «папа» историй о Петрове и Васечкине. Судьба Михоэлса достойна киносценария. Человек исключительного таланта и харизмы, он много что сделал для победы СССР в войне. Его –гениального художника – Сталин решил отправить в Америку за деньгами. Это документальная история. Он и достал бешеные деньги, привез их, на эти невероятные деньги были сделаны станки, снаряды. А потом художника уничтожили за ненадобностью, как многих, – свою партию он уже отыграл. Его отправили в Минск, там убили, а потом устроили пышные похороны. А театр его разогнали. Трагическая гениальная фигура и трагическая история. 

– Вы сами более десяти лет провели на площадке бок о бок с другим гением-режиссером. С гениями тяжело работать?

 – Сниматься у Алексея Германа, притом что все мы понимали: это гений, было дико трудно. Мне кажется,  что картина «Трудно быть Богом» вышла в итоге не самая удачная, потому что она слишком монотонна. Но это мое мнение. Работа с Германом всех нас сильно изменила. Я лично стал относиться с большим уважением к тому, что делаю сам на площадке, и стал высоко ценить работу коллег.

– Ну, а какие установки он давал? Как это выглядело?

– Поначалу это выглядело странновато. Когда артиста просят ничего не играть, то любой спросит: «А зачем тогда  я сюда приехал?»  Но если артист понимал слова Германа буквально, то режиссер взрывался: «Ты что – бездарь, что ли? Ты что сюда пришел пустой?» Грань здесь тонкая, но за десять лет я разобрался. И теперь знаю, что какая-то сермяга в этом есть, потому что все, что с нами происходит, –   относительно. Мы все что-то можем или что-то не можем. Мы все ощущаем себя гениями – без этого ведь невозможно работать, но мало ли, что ты думаешь о себе, что ты – гений… Ну и так далее…

– Фильм Германа – про Средневековье, и антураж там соответственный. Но вам ведь доводилось сниматься и на великолепных, умытых улицах столицы?

 – А как же! Помните, в «Ширли-мырли», где я сыграл директора оркестра, мы сажаем в автомобиль жениха и невесту – Гаркалина и Алентову – прямо у консерватории. Кстати, этот фильм подвергался поначалу серьезной критике, а сейчас он считается классикой. Вот я и говорю: все в этом мире преходяще и относительно!

Елена Булова

27 марта Гарик Сукачев споет в прямом эфире в рамках нового «живого» интернет-проекта «Шоу ON!», а заодно и ответит на вопросы слушателей. Проект запускается на платформе Окко с целью порадовать поклонников музыки, оказавшихся запертыми дома коронавирусом. Концерт Гарика Сукачева приурочен к его 60-летию, которое певец отметил в декабре.

–  Гарик, говорят, что вы в непростой ситуации, накрывшей мир, поменяли слова в своей знаменитой композиции «Моя бабушка курит трубку». Теперь это звучит так: «Моя бабушка моет руки, руки моет бабушка моя!»

– Мыть руки –  требование времени. Я хотел бы, чтобы люди позаботились о своих пожилых родственниках, о бабушках и дедушках. Эта часть населения наиболее подвержена опасности сегодня. Следите, пожалуйста, и за тем, чтобы дети тоже мыли руки всегда, и приходя домой, и перед едой. Берегите свое здоровье!

– Вы родились в Москве, всю жизнь здесь живете и – что кажется совсем невероятным – в свое время принимали участие в проектировании станции «Тушино». Было такое?

– Ну, почему «невероятно»? Было. В районе Тушино я не был уже достаточно давно. Но в детстве жил там, общался с тамошними ребятами, учился в железнодорожном техникуме. Годам к семнадцати, правда, стал тусить в компании ребят из центра. В то время расселялись старые дома на Тверских–Ямских. Хипповская коммуна, с которой я познакомился, приютилась как раз в  одной из коммуналок такого дома.

– Значит, именно этот эпизод описан в вашем замечательном фильме «Дом Солнца», рассказывающем про знаменитого московского хиппана?

– Да, я встретил хиппана Солнце в той коммуналке. Он потом стал главным героем моего фильма. Но в столичной тусовке прогрессивной молодежи я ведь поначалу чувствовал себя не слишком уютно, так как был представителем иного класса. Но мне было невероятно интересно с ними, я слушал, подмечал, варился в новой для себя среде. Представители тусовки активно интересовались андеграундом, обменивались редкими дисками, выпускали домашние журналы. Жизнь там кипела, и под недорогой портвейн разговоры велись об учении Кастанеды и «Откровениях Иоанна Богослова».

– Вы снимали фильм, как режиссер, но при этом не смогли отказать себе в удовольствии сняться в роли Владимира Высоцкого?

– Это был «эпизод мечты». На тридцать секунд на балконе, напротив окон коммуналки, где разворачивается основное действие фильма, появляется Владимир Семенович Высоцкий.  Я его и сыграл. Фильм «Дом Солнца» мог бы стать моей первой картиной, но до него надо было дозреть. На протяжении пятнадцати лет судьба меня мудро отводила от съемок. И сценарий претерпел большое количество изменений за годы, а изначально это была повесть Ивана Охлобыстина.

А полтора года назад у меня вышел фильм «То, что во мне», связанный с жизнью другого моего кумира – Василия Макаровича Шукшина. Я сел на мотоцикл и проехал Алтай. Мне хотелось посмотреть на этот край глазами Василия Макаровича, родившегося в тех краях.

Если продолжить говорить о съемках, то одно из лучших воспоминаний моей жизни связано с недавней работой в горах Алма-Аты над клипом. Эти съемки были, пожалуй, самыми тяжелыми и опасными, я на них чуть без ноги не остался. В их ходе я осваивал альпинистские навыки, с инструкторами поднимался в горы. В Алма-Ате  живут мои друзья, у меня там знакомые кинематографисты с «Казахфильма». Часть моей жизни связана с этим городом, и я всегда рад вновь увидеть его заснеженные вершины.

– А как вы относитесь  к расхожему утверждению, что «особый нерв» достигается рок-музыкантом, если он перед выступлением принимает на грудь стакан анестезии?

– Как отношусь?.. Ну, а вы попробуйте выпить стакан водки и пробежать стометровку с полной выкладкой. Все сами увидите.

Елена Булова

Сегодня народный артист России,  кинорежиссер Александр Прошкин отмечает 80-летие. В данный момент Маэстро из-за коронавируса находится в самоизоляции на даче и временно не появляется на студии, где ждет завершения его новый проект.

«Это картина о  борьбе за Землю, реальная, сегодняшняя, снятая в Оренбургских степях», – рассказывает режиссер.

Мы присоединяется ко всем поздравлениям, звучащим в честь Мастера. Его фильмы «Холодное лето пятьдесят третьего» и «Живи и помни», «Михайло Ломоносов» и «Николай Вавилов», «Увидеть Париж и умереть» и «Русский бунт», «Стратегия риска» и «Доктор Живаго» – эмоциональны, художественно безукоризненны с точки зрения атмосферы и правдивости деталей времени. И к тому же это – настоящее кино!

 — Александр Анатольевич, вы всегда с азартом снимали фильмы исторические. У вас, наверное, где-то в подсознании присутствует  обобщенный образ героя нашего времени. Каков он?

– Каждый из тех, о ком я рассказывал на экране — человек с прямой спиной, оставивший след в истории. Все это личности, которые состоялись, потому что находили в себе мужество не идти на компромиссы с совестью, и  они сделали, создали что-то важное. При этом, некоторых из них погубили. Как, например, погубили Николая Ивановича Вавилова. Или, как погубили Доктора Живаго. Но, как сказал в первом названии своего романа Борис Пастернак – «Смерти нет». Тем самым  обозначив основную тему русского искусства. Это уж потом его роман стал называться «Доктор Живаго»

Михайло Ломоносов, Емельян Пугачев, Николай Вавилов. А снимал я про них потому,  что считаю, что  если мы не помним нашего прошлого, если не знаем нашей общей боли, то теряем самих себя. И снова и снова  совершаем те же ошибки.  Я думаю, что сама природа нашей культуры заключается  в преодолении непреодолимого – вот этой фатальности смерти. А происходит преодоление, когда мы размышляет о том, что человек оставил людям после своего ухода  — какие мысли, идеи, дела, продолжающие его существование.

 –  В мае этого года грядет юбилей Лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Я знаю, что у вас есть сценарий  игрового фильма о поэте, которому  исполнилось бы восемьдесят лет. Вы  были с ним знакомы лично?

— Да, я немножко был знаком. Мы оба  – родом из Ленинграда. Наши пути  пересекались, мы вращались в одних и тех же компаниях. Иосиф периодически читал какие-то  стихи. Но поскольку  мы были молоды, бесшабашны, то, в основном, занимались не стихами – в компаниях царило веселье, присутствовали девушки. Хотя компании эти были интересны, ведь и сама эпоха была неординарной. По сути, это был  второй Серебряный век. И хотя время, в политическом смысле,  – не самое лучшее, но все-таки мы ощущали некое пробуждение, надежду. Это носилось в воздухе. К тому же, все происходило в Санкт-Петербурге, сами камни мосты, дворцы  которого – воплощение поэзии и культуры. Так что Бродский, с моей точки зрения – абсолютно питерское явление.

– Сценарий вы писали вместе с Юрием Арабовым. Но каким поэт запомнился лично вам?

– Он был очень живым, эмоциональным, порывистым молодым  человеком. Трепетно относился к вниманию, которым пользовался в своем окружении. Если внимание, вдруг, уходило, переключалось на что-то иное, то он мог замкнуться в себе, развернуться, вовсе уйти. Поэт –  во всем поэт, он был часто непредсказуем.

Сценарий о Бродском – это сценарий о его молодых годах, о тех, кто жил рядом с Иосифом и его реальности касался. Естественно, что наше тогдашнее ощущение людей, родившихся за год до начала войны, расходилось с сегодняшним восприятием Иосифа Бродского, как большого поэта, классика, небожителя. Но никакого противоречия тут нет абсолютно.

Я задумывал этот фильм, как атмосферный. Для Питера, где происходит действие, характерны только ему присущие краски. Цвет домов тут не ярок, потому что сырость вытравляет яркие цвета. В Питере удивительное небо, я такого негде не видел, пространство распахнуто вверх. Бродя по городу, по его каналам, иногда можно поймать себя на мысли, что перед тобой – театральный макет. Особенно, на Мойке… Во всем ощущается вполне реалистичный быт и одновременно частица вечного. Питер насыщен великими тенями, а так как я  – представитель прошлого века, то многих  из «теней» застал и помню. Я помню Анну Андреевну Ахматову, помню Ольгу Берггольц. Я общался с Сережей Довлатовым, который сейчас является чуть ли не нашей главной российской знаменитостью. Я дружил с Борисом Вахтиным – писателем, автором сценария известного вам фильма «На всю оставшуюся жизнь», философом, переводчиком-востоковедом. Это изумительные люди, которые аккумулировали всю прошлую культуру, и жили — и в своем времени, и вне его. В сценарии действуют также  Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман. Это те, кто, как говаривала Анна Ахматова, составляли «священный хор». Есть в сценарии и персонажи, которые их преследовали – литературный бомонд того времени, который выталкивал и не принимал их. И этот бомонд, как ни странно, сделал много для того, чтобы Бродский стал тем самым Бродским, которого мы знаем. Они так его травили, что в результате он стал всемирно знаменит.

Но получить финансирование подобной исторической картины всегда чрезвычайно сложно, несмотря на то, что речь идет о Лауреате Нобелевской премии по литературе. Потому что я ведь не занимаюсь развлекательным кино.

— Отсутствие денег для подобных картин — основная проблема современного российского кинематографа?

— Основная проблема в том, что российское кино утратило свою важнейшую функцию. В период существования СССР зритель ходил в кино, чтобы что-то подчерпнуть для души. И потом на коммунальных кухнях люди обсуждали эти фильмы. Билет за тридцать копеек  был не обременителен. Сейчас он стоит 500 рублей, и зритель за такие деньги ждет исключительно развлечений. Развлечение – дело хорошее, конечно. Но часто оно сопряжено с тем, что человек выходит из зала пустой. А потом слышатся разговоры,  что в России нет хорошего кино.  Оно есть, но не в широком прокате. Посмотреть его на большом экране можно, разве что на фестивалях. Прокатчики не верят в эти фильмы, не берут их.  И думающий зритель уходит  на интернет-платформы. Я много езжу по стране, бываю в десятках городов, и вижу, что ситуация повторяется везде. В итоге выросло поколение, которое не имеет навыка задумываться над своей жизнью. А то, которое задумывается – в отчаянном финансовом положении. Хотя есть и обеспеченные люди. Но когда перед тобой такие возможности развлечений, зачем тратить время на серьезные раздумья о нашей жизни?

Елена Булова

Пласидо Доминго заразился коронавирусом, о чем  написал на своей страничке в Facebook: «Считаю своим моральным долгом объявить вам, что у меня положительный результат теста на COVID-19. Моя семья и я находимся в самоизоляции до тех пор, пока это считается необходимым с медицинской точки зрения». Испанский певец просит всех быть осторожными, соблюдать распоряжения властей по возможности оставаться дома, чтобы остановить распространение болезни.

В конце года король мировой оперной сцены Пласидо Доминго дал в Москве  концерт. Накануне выступления  с великим тенором пообщался наш обозреватель.

– Маэстро, вы первый раз приехали в столицу сорок пять лет назад. Ощущаете ли вы изменения, которые произошли с Москвой за это время?

– Безусловно. Я посетил столицу впервые в  1974 году. А потом тут бывал еще полтора десятка раз. Но, конечно, никогда не забуду свой первый приезд, который случился, когда мне исполнилось тридцать три года. Я тогда гастролировал вместе с легендарным театром Ла Скала и был приглашен петь на сцене другого легендарного театра – Большого.  Мне трудно описать свои ощущения: я должен был работать вместе с великими музыкантами и исполнителями. Со всеми тогда познакомился лично. И в Кремле  пел вместе с великой Еленой Образцовой. Она уже в те годы была признанной величиной, мировой звездой.

– Есть ли черты, которые характерны именно для московской театральной публики?

– Московская аудитория зрительская очень теплая. Я хорошо помню,  как в тот первый приезд меня на выходе из театра окружили зрители. Нас с супругой поселили в гостинице  «Метрополь»,  сначала я хотел просто пройти сквозь толпу, но они так трогательно благодарили, дарили шоколадные конфеты, букеты, открыточки с красивыми  видами столицы, говорили какие-то хорошие слова, что я задержался. Охранники попытались меня окружить, но я сказал, что этого не требуется. Так мы все вместе  дошли до «Метрополя», обсуждая выступление, делясь впечатлениями, и еще пару часов простояли у входа. Такое не забывается. В следующий мой приезд Москва уже сильно изменилась. Это было празднование юбилея А. С. Пушкина. Столица выглядела вполне современным европейским городом. Но в ней осталось главное – люди, такие же эмоциональные, хлебосольные, все так же любящие музыку. Мне очень нравится сюда приезжать.

– Вы с супругой прожили вместе пятьдесят восемь лет, вырастив сыновей. В чем залог длительного семейного счастья?

– Моей Марте я обязан тем, что стал тем Пласидо Доминго, которого знает весь мир. Марта родилась в Мексике. К тому моменту, когда я делал ей предложение, мы уже были хорошо знакомы, я год за ней ухаживал, меня знали ее родители. Мужчине предложение дается труднее, чем артисту дается выход на сцену. Уж поверьте! Секрет нашего счастья в том, что  мы дышим одним воздухом – музыкальным и все в семье прекрасно понимаем друг друга. Марта не просто превосходный сценический директор, она к тому же еще и певица замечательная. И наш сын Пласидо Доминго-младший частенько поет в моих концертах.

– Ну, а если говорить о российских исполнителях, то встречи с кем из них в вашей судьбе стали знаковыми?

– О, я пел с великими певцами. Это не только упомянутая мною Елена Образцова, но и Галина Вишневская, Анна Нетребко. Мне повезло выступать с вашим  Мстиславом Ростроповичем. Всегда радуюсь, когда доводится выступать с моим большим другом Юрием Башметом.

– Я знаю, что вы  еще и заядлый футбольный болельщик. Вы приезжали в Москву и на последний чемпионат мира по футболу. Как вам понравилось это зрелище?

– Это было великолепное, прекрасно организованное шоу. Я проехал за испанской сборной повсюду, что дало возможность побывать в нескольких городах вашей страны. Вообще я настолько люблю футбол, что в свободный от концерта день  готов лететь на матч в любой город мира.

– Какие произведения на русском языке исполняете в своих концертах?

– На оперных площадках мира я пел две оперы на русском языке. Пел партию Ленского в «Евгении Онегине» и партию Германа  в «Пиковой даме». К сожалению, в самой России я их не исполнял, как-то не довелось, но в концерты всегда включаю. Кроме того, я ведь еще и дирижер. Мне очень нравится выступать с Юрием Башметом, который тоже дирижер. Иногда в наших совместных концертах он дирижирует мною (и своим оркестром). А когда он сам солирует, то я дирижирую им. По-моему, это забавно.

Елена Булова.

Фото из открытых источников.